Сказание о ледяной деве или Сказка о Хеймерек * . . .

 

Их имена не известны доселе,

Но мы называем их «метели».

Невидимы глазу, но они среди нас,

Живут и имеют особую власть.

Создания нежные – дщери Зимы,

Из снега и ветра они слеплены.

Метели под небом кружатся и стелятся,

Им заиграть человека – безделица.

В просторах бескрайних, высоких, морозных,

Летают в стихии, могучей и грозной.

Поют голосами они серебристыми,

Жестокими, нежными, чистыми.

 

Многим пропели они колыбельные,

Песни прекрасные, песни последние.

И в осиянном блаженстве полета

Жизнь метелей проходит без гнёта

Страсти, любви иль тепла.

Не отличить им добро от зла.

Их распорядок и долог, и прост.

В наших краях в холода они – гость.

Летом метели уходят на Север,

Где в Заполярье потерянный веер

Их расцветает сиянием нежным

В небе и снеге невинном, безбрежном.

 

Великое множество фурий найдется

Считая всех тех, кто в краях наших вьется,

Но речь не о тех, кто грозен, могуч,

А о фурии, нежной, похожей на луч.

История наша о сестрах-метелях,

Что жили в лесу, среди сосен и елей,

Вдали от людского жилья.

И Старшая бешеной бурей была,

Воинственной девой Зимы,

И Средняя, людям туманя умы,

Любила сбивать их с пути,

А Младшая кутала снегом цветы.

 

Однажды у кромки их леса,

Сестрам, тогда было скучно и пресно,

Конь захрапел, зазвучали подковы.

- О, здравствуйте, мои синие горы!

Я – ваш наездник и путник смиренный,

Дайте напиться сверкающей пеной!

Небо-Владыка, духи, вы тоже,

Вот мои руки и ножны! –

Так пел Ак-Бельдир* и лук натянул,

Вскоре в добычу нож свой воткнул.

Брызнула кровь: то жертва духам лесным,

И заструился сладостный дым.*

 

Проникшая в лес, проникшая вглубь

Зачем сорвалась, о песенка, с губ?

Тебя же теперь услыхали метели.

Они оживились и вместе запели.

О песня, последняя, холода вечного,

Пощади же ты брата беспечного!

И Ак-Бельдир закончил свой ужин,

Тревожась о тьме, дороге и стуже,

И Ак-Бельдир тушит костер.

Прости, Ак-Бельдир, неразумных сестер!

Попавшись им в час скучный, лихой

Уже никогда не прискачешь домой!

 

Игры метелей просты и кровавы,

Так поступают они для забавы.

В них нет осмысленной дьявольской злости:

Выпали так судьбоносные кости.

Ак-Бельдир блуждает в каше из снега

И не находит место ночлега.

Где-то сквозь ветер доносится ржанье:

Ак-Бельдир! На верного друга одно упованье!

Старшая парня с дороги сбивает,

Средняя очи его пургой заметает,

Младшая держит коня под узды,

Кажется ей: они тут одни.

 

Историю эту поведал мне ветер:

Бывает ли чудо на свете,

Особенно в беды, бураны, мороз,

Болезни, во время смертельных угроз?

Холодные вихри глаза ослепили,

Холодные руки героя душили.

Замолк Ак-Бельдир, на колени упал,

Погреб его тело заснеженный вал.

Но тут закричала, мглу разметала,

Забытая сестрами Младшая звала:

- Очнись же, наездник, очнись, не молчи! –

Кружились снежинки в объятьях ночи.

 

Старшая грозно глазами сверкнула,

Средняя руки сердито встряхнула,

Дружно спросили, гневом горя:

- Что´ ты творишь, сестра?!

- Сестры-метели, сжальтесь над ним,

Людям давайте его отдадим!

- Портишь забаву! Глупый каприз!

- Наша игрушка – хрупкая жизнь!

Младшую вдруг озарило:

- Дайте тогда попробовать силы!

Ак-Бельдир в забытьи застонал,

Дрогнули сестры, и дрогнул их вал.

 

 

- Недолго осталось ему тут лежать,

Ах, ладно, сестренка, возьми поиграть, –

Сказали метели, умчались домой

Под вьюги оборванный вой.

К герою тихонько подкралась метель,

И ветер, вокруг кружась, зазвенел,

И конь захрапел, ступая в снегу:

- Возьмите меня – я дом покажу!

Сквозь версты и мили к людскому жилью

Она, обнимая, ношу свою

Несла, напевая что-то про день

И светлую ночь, и снежную сень.

 

Юрта дрожала, метель заклинала,

Мама молитвы плача шептала.

- Небо-Владыка, Небо-Отец,

Радость изъята из наших сердец.

Бредит любимейший первый сынок.

Кто-то недавно его на порог

Вместе с вещами бросил, и жар

Скоро от сына оставит нагар.

Ест лихорадка сына живьем,

Горе пленило наш дом.

Небо-Отец, просьба одна:

Сына спаси от злого огня!

 

Рыдает над телом больного семья,

За сына награда большая дана.

Ковер на полу истерся до дыр,

Казалось, к ним в гости нагрянул весь мир.

Шаманы*, шаманы, в шелках или в рвани,

В глазах их лукавство, ночные огни,

В руках их играют бубны.

Поток лекарей давно уж иссяк.

Больной еле дышит, рдеет, как мак…

Пришел Кошкендей-не-имеющий-тень,

Могучий, как буря, светлый как день.

 

Рады родители, хмур Кошкендей:

- Тело его обвил огненный змей. –

Он повернулся, спросить не успел,

Ак-Бельдир, задыхаясь, пропел:

- Где же невеста? где же она?

Ликом прекрасна, как лед, холодна.

- Зов!  Позовите невесту! – сказал Кошкендей.

Плачет сестра: - Мы не знаем о ней,

То горячка и бред, в раз уж не первый

Брат мой зовет неизвестную деву.

- Где же невеста? где же она?

 Ярче утра, как ветер, нежна.

 

Шаман Кошкендей за бубен взялся

Камлать у огня он принялся.

Три раза по три бессонных ночей

Поет без устали, поет Кошкендей.

Горячка бубна, глубокая ночь,

Земля под ногами движется вскочь,

Неистова пляска, веером пот,

Мучительно кривится сморщенный рот.

На лбу вздулись жилы, кровавый туман

Плывет пред глазами, и душит дурман.

До неба доходит голос бубна,

И слышится ржанье коня.

 

Юрта одна ночует в степи,

Юрты другие давно уж ушли.

И на многие мили пусто вокруг.

Замкнут шаманом зачарованный круг.

Воют метели в далеком лесу,

Зов Кошкендея ведет их к нему.

Цепь их сковала – не разорвать!

Только от злости выть и рыдать.

Младшая вьюга тиха, молчалива,

Ленты вплетает в конскую гриву,

Травы, лесные, под снегом находит,

Друга живого и теплого кормит.

 

Девятая ночь небо объяла.

За мглой, облаками луна засияла,

Закончена песнь бубна и шамана.

Доносится ровные топот и ржанье.

Метели, что старше, противятся чарам,

Но скоро постигнет их страшная кара.

А Младшая вьюга идет за конем

И видит: вдали находится дом,

Пред входом – костер, у порога – шаман

Спокойно сидит, вдыхая дурман,

Как предки его, терпелив и суров.

Добыча придет – силен его зов.

 

Взвились вдруг искры огненным роем,

Ринулись тени с шепотом: скроем.

Глух к ним остался шаман Кошкендей,

Пусть что ему все страшней и страшней.

Ночь взорвалась рассерженным криком,

Сестры пред ним – ужасающе-близко.

Вихрь из снега закрыл собой небо,

Острые льдинки впились свирепо

В кожу шамана, но тот – ни звука,

Пусть ему больно, и тяжко, и жутко.

Он – Кошкендей-не-имеющий-тень

Встретит с победой сегодняшний день!

 

Сверкающий снег под пустым небосводом

По узкому кругу ведет хороводы.

Серебряный голос спросил у шамана:

- Зачем ты нас вызвал, человечишка странный?

Ты знаешь, что мы велики, беспощадны

И кровавой забаве всегда были рады.

- Вы любите мерзкие, глупые игры –

Душить заплутавших, слабых и сирых,

Но я – Кошкендей не позволю забрать

Ещё одну жизнь в сумасшедшую рать.

И я предлагаю вам добровольно

Болезнь убрать.

 - Почему?

 - Ему больно!

 

- Больно?! – зло прошипели метели,

Взялись за руки и хором запели.

Песня прекрасная душу пронзила,

Вдруг, как песок, пропали все силы.

Слаб человек при звуках печальных.

Вдруг Кошкендею доносится ржанье.

Слабость, сковавшая члены шамана,

Вышла, как меч выходит из раны.

К небу он руки воздел, и дрожало

Хрупкое тело, и сил было мало.

Не было знака в пустых небесах,

Но взялся за бубен – и бой начался.

 

Не хочет, не хочет она это видеть,

И сердца желанного нет – ненавидеть.

Как будто огнем высекли слово,

Пред нею стоит – во время ночного

Ужасного боя стихии могучей и злобной

И воли людской, живой, непреклонной.

Не хочет, не помнит, всю жизнь – зиму,

Как сестры тянули души во тьму.

Бессильные, легкие люди и звери –

Так много! так тихо! – без веры,

Без крика в смерть уходили,

А сестры смеялись, играли и вились.

 

Вихрь с размаху на юрту упал,

Пламя у входа вконец разметал.

Треснула кожа лихого бубна,

Песня шамана еле слышна.

Лопнула жилка на правом виске,

Струйка сползает по серой щеке.

Плеть ледяная бьется в дверях –

Там Кошкендей стоит, сжимая косяк.

- Прочь, человечишка! Эту игру

Надо закончить и нашу сестру,

Что пощадила того, наказать

Прежним приемом – всех растерзать!

 

За левым плечом, оглянись, твоя смерть,

Но стоит открыть дурацкую дверь,

То мы простим шаманскую одурь,

И ты будешь жить ещё долгие годы… -

Сказал Кошкендею голос знакомый,

Изящества полный, с кошачьей истомой.

Он крикнул, издав пронзительный смех

И плюнув в кружащийся снег:

- Жестокие духи жестокой зимы,

Из черного ветра вы слеплены.

Красивые сказки, но знаю я вас!

Верните мальчишку – последний приказ!

 

Взвыла в два голоса вьюга на это:

- Смертью поплатишься, смертью!

Юрта качается, юрта шатается,

Натиск Зимы сейчас увенчается…

Шепчет шаман: «ну, же держись…

Ради победы, ради больного – дерись!»

Хлынули слезы – кровавые капли

Снег пробурили как бурые сабли.

Холодно, холодно, больно, темно.

Нечем дышать, и руки свело.

Горло хрипит, саднит, надрывается.

Бубен в руках разрывается…

 

«Как тихо, спокойно, и холода нет.

О Небо-Владыка, скажи, неужели – смерть?»

Шамана уносят теплые волны…

Но он глаза открывает и стонет.

«Не умер, - решает он чуть погодя. –

Так хватит лежать, работать пора!»

Метели разбиты, рассеяны, сломлены

После атаки той огненной.

Рассыпался вихрь, распались бураны,

Но праздновать было все ещё рано.

Судьба Ак-Бельдира решится сегодня,

Иначе победа окажется поздней.

 

Голос, охрипший, из сорванной глотки

Звучно сказал, словно свистнула плетка:

- Духи зимы, мне нужен трофей:

Жизнь больного и огненный змей.

Сбросьте с мальчишки змея плохого,

Я положу их перед порогом.

- Ты победил и право имеешь,

Правда, ни капельки нам не поверишь.

Мы убивать умеем прекрасно,

Но исцелять? врачевать? это неясно!

Фыркнул шаман: - Вы правы.

Чушь и брехня. Вы хуже отравы.

 

- Отрава, убив, останется в туше,

А вы забираете самые души.

Но я не позволю забрать и его.

Снимайте болезнь, уймите огонь!

- Откуда ты знаешь наши манеры?

Но к лучшему это – ведь ты нам поверишь!

- Цена за спасение – жизнь одна.

Не буду платить!

 - Не буду и я!

- Отдайте его, иначе ваши дни сочтены!

- На разные лады итоги одни,

И лучше отнять победу твою.

- Никто не поможет!

- Я помогу.

 

Голос усталый во тьме прозвенел.

Младшая вышла, коня задвигая за ель.

Вопли метелей пронзили её,

Но она уже не боялась сестёр.

Шлейф из снежинок тянулся за ней,

Стало от шелеста небо светлей.

Но, пошатнувшись, кусая свой рот,

Встал Кошкендей и закрыл собой вход.

- Подлые духи, вам не пройти!

Только порог языками мести!

Голову даже не повернув,

Младшая в юрту впорхнула, как пух.

 

Сияла луна, и небо цвело.

Юрта сама впустила её.

Шаман Кошкендей ошарашен и зол,

Что значит теперь не больше, чем летняя моль.

- Вошла… отдаешь!... но прежде – скажи…

Зачем… за него… свою жизнь?

Метель лишь взглянула, и свет

Очей её озарил эту твердь.

- Мы встретились снова, - сказала она

Больному. – Я рада. Прощай навсегда.

Слились её губы с губами его,

И чудо преграды меж ними смело

 

Змей соскользнул удавкой пустой,

Шлейф из снежинок стек тёплой водой.

Холод её погасил его жар,

Сердце его засияло как встарь.

И растопившая снежный покров

Небо зажгла земная любовь.

В утро, затмившее горе и слезы,

Старшая в лед обратилась промозглый,

Средняя стала обычной лавиною,

Младшая – девой невинною.

Встал Ак-Бельдир и обнял её.

- Дева из тьмы! Счастье мое!

 

2012 г.

Сундуй-оол Сылдыс Каримовна – сочиняла произведение в возрасте 16 лет

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

 Примечания от автора:

 *Я живу в Республике Тыва. С давних пор на территории Тувы религией является шаманизм, и древние тувинцы-кочевники обожествляли небо и верили в существование духов, населявших не только земли, но и предметы. Это объясняет обращение героев к небесам и жертвоприношение Ак-Бельдира в начале сказки.

 

*Шаманы - это верховные жрецы, которые при помощи камлания (особое пение под бубен и ритуальный танец) общаются с духами и потусторонними силами. Шаманы верят, что их бубны обладают собственным разумом и голосом.

  

 Переводы:

 * «Ак-Бельдир» с тувинского языка переводится как «белое слияние».

 * «Хеймерек» переводится как «младший ребенок в семье».